Смысл любого творчества — в самовыражении. Смысл любого анализа самовыражения — в определении его значимости в соответствующем культурном пространстве.

Конец века. Время массового мультиплицирования. Нарезы из картинок стали повторять друг друга в степени, не поддающейся никакому анализу. Это неопределенное понятие «наш стиль». В журналах, на телевидении, в кинематографе. Стремление получить сочный продукт, который меняется из месяца в месяц, стало нормой. Беги, Лола, беги! Увлечение тиражированием первоклассно исполненных технических приемов начинает приводить к неоднозначным результатам. Сиюминутный восторг от одного сменяется усталостью от последующих вариантов, утомление от которых вскоре вызывает если и не негативную реакцию, то равнодушие точно.

Но и на этом фоне есть исключения. Рождение каких из альтернативных публикаций запомнилось более всего в девяностых? На арену передовых журнальных инноваций в 1997 году неожиданно выходит издательский дом TimeLife c журналом Wallpaper, что, к сожалению, тут же ознаменовало собой эру беспощадной гонки за «вкусностью». Термин дизайнерский. К тому же Wallpaper и есть скорее дизайнерское произведение: грамотное соотношение всех компонентов графики с включением первоклассно исполненных фотографических элементов, благо уровень любого западного графического колледжа давно уже позволяет без серьезных усилий добиться подобного результата.

С другой стороны, еще раньше появились исключительно артистические журналы: визуального толка — Visionaire, а также фотографический, литературный — DoubleTake. Первый делает ставку на изобразительный ряд и «один номер — одна тема» через индивидуальность каждого из участвующих художников. В результате выпуски представляют собой сборники работ разных по мировоззрению авторов и на заданную заранее тему. Второй придерживается принципа альманаха: представляет на своих ста тридцати страницах разножанровую фотографию и литературу в форме уникальных авторских произведений.

В целом же, если говорить все-таки о фотографии, сегодня ни один из существующих современных иллюстративных журналов не обходится без нее. И с этим трудно поспорить. Но вот почему одни журналы пролистываешь от корки до корки и забываешь, другие — берешь в руки не один и не два раза? Почему так удивили в свое время три вышеназванных и абсолютно разных по идеологии издания? Секретов никаких нет — это индивидуальность. Индивидуальность каждого отдельного исполнителя, а поэтому и публикации в целом — вот, что выделило их из общего ряда и позволило говорить как о безусловных явлениях. Именно это понятие — индивидуальность — является эталоном значимости для произведения искусства и критерием оценки для любого думающего человека.

Как самостоятельный художник Владимир Баринов «проявился» относительно недавно. Известно, что уже в 1997 году он сделал ни на что не похожую своим сюжетом серию работ «Сарабанда», о которой, к сожалению, сегодня знают немногие. И это объясняется одним — фотограф не придавал огласке своего творчества большого значения. Однако в прошлом году его цикл «People» уже не остался незамеченным. Пусть и ограниченным тиражом, но был напечатан совсем неожиданный календарь. Работы удивили самостоятельностью мышления, что называется «без оглядки», творческой раскрепощенностью: снимаю то, что представляется интересным. При этом и в техническом исполнении все было безупречным. Именно тогда стало понятно — в нашей стране прибавилось еще одним фотографом с независимыми, свободными взглядами, которым весьма тесно находиться в границах только нашей страны.

К началу осени этого года Баринов закончил масштабную по своему замыслу серию под названием «Танцующий век». Это параллели между пластическим танцем, его приверженцами в начале и конце этого века. Однажды наткнувшись на огромнейший культурный пласт, каким является пластический танец, и богатейшие фотографические материалы о нем, что были оставлены фотографами начала века, Баринов искренне загорелся идеей продолжить начатое своими предшественниками. К тому же именно в самом смысле танца очень точно передана первопричина, что лежит в основе творчества фотографа, так как то, что, собственно, и привело его в фотографию формулируется следующим: «изначально ли слово, и может ли оно рассматриваться как некая абсолютная величина, а если нет, то тогда может первичным все-таки рассматривать жест».

Потребовалось несколько месяцев встреч, бесед и после непосредственно работы в студии, чтобы сегодня можно было говорить о проделанном как о явлении состоявшемся, явлении фотографически интересном. Баринов предпочел снимать в студии, и это отчасти дань традиции. Большинство пластических штудий двадцатых годов или, как их часто называли тогда, пластических этюдов, поз дошли до нас в фотографиях именно студийных — Власьевский, Сидоров, Свищов-Паола, Демуцкий, Гринберг и др. Но с другой стороны, в нынешнем мире, перегруженном побочными «шумами» современной культуры, скорее как раз только в тишине студии и может произойти то большее, что выходит за рамки непосредственно фотографического действа: не просто исследование танца, а познавание человека и как следствие — познавание себя.

Положение рук и ног, жесты — мимика тела. Она может воздействовать на зрителя порой сильнее любого слова (см. выше). Понять, что желал донести фотограф — знать, что он хотел поймать не только точку, пик максимальной отдачи от того взаимодействия физических и духовных сил танцующего, что в результате выплескивается на зрителя эмоциональным выстрелом, но и более — то глубокое состояние, в котором проживаются эти несколько секунд или даже доли секунды. «Найти свободную форму состояния человека — вне времени, — малейший «милизм» жеста. Это даже не доли секунд, это импульс, поймать который и есть главное».

Фотография — это вам не телевизионный проект виртуальной действительности. Это иной носитель информации. Фотография, не требующая электронного, цифрового посредника, если, конечно, она не записана на компакт-диск, и в традиционном ее понимании, скорее всего до конца своего существования сохранит за собой исключительное качество воздействовать на зрителя напрямую. От фотографии, как и от книги в руках, совершенно иное ощущение, нежели от изображения на экране телевизора или мониторе компьютера. Пройдет лет пятьдесят, и следующие поколения с интересом будут смотреть на сегодняшних Огрызкова и Хабибулину, как мы сегодня смотрим на Васильеву. И воспринимать они будут это так, как то хотел передать фотограф. В данном случае — Владимир Баринов.