Великая мистерия произвольной или надуманной комбинации как огромного количества вещей, порождающих несметное количество конфигураций и рисунков, так и, наоборот, совсем минимального: в два-три предмета — но все равно создающая новую реальность. И все это — натюрморт. Простой и сложный. Минималистский и наоборот. Но всякий раз — натюрморт. Всякий раз — с его уникальной спецификой задавать загадки и ребусы, заставлять вас раскручивать их и искать верный путь из лабиринта тупиков и ловушек, расставленных фотографом. И там, где раньше был выход, сегодня вдруг глухая стена, а где стена — дверь в неведомо куда ведущий коридор. И в зеркале отражается то, чего нет в реальности. А реальность в действительности своей есть обман.

На творчестве тридцатисемилетнего вятского фотографа Георгия ПОЙЛОВА в той или иной мере сказывается влияние двух великих мастеров: Иосифа Судека и Джоела-Питера Уиткина. От первого он «берет» сами предметы, которые в основной своей массе есть вещи невероятно простые: листья, стекло, кусочки полиэтилена, морские раковины, рамы (сравните с серией работ «Лабиринты», над которыми чешский фотограф с разной степенью вовлеченности, но постоянно работал, начиная с 1948 и вплоть до 1973 года). От второго — специфичную, с протертостями и царапинами технику исполнения, жесткое ограничение композиции вертикальным фоном. Желание выстроить в натюрморте свой собственный, довольно детализированный сюжет все-таки ближе по духу к Судеку — он не такой тяжеловесный. И главное — если сравнивать нынешние работы фотографа с тем, что делалось восемь лет назад, то сегодня им уже не отказать в самобытности. Черты, по которым можно определить авторскую принадлежность материала, начали формироваться в 1994 году и имеют вполне очерченную форму: сказочность и театральность в одних работах («мне интересна жизнь предметов; их фактура; игра со светом»), ненавязчивая социальная ирония — в других.

Как наспех собранная из кусков рассыпавшегося мира сцена — эти расставленные и разбросанные по плоскости предметы: шестеренки, гвозди и булавки, детские игрушки, кубики и чучела птиц, корни растений и раковины. Символы вечные и символы проходящие: нестареющая Мона Лиза и выцветающие фотографии; звезда Давида и серп с молотом. Или совсем абсурдные: валенок на колесах, стрелки, как с карты стратегического наступления, военная фуражка. Вся эта комбинация организованной эклектики и игры воображения неожиданно приобретает качества упорядоченного временем события со своей наполненной смыслом историей. Театр — он и есть театр.