Когда бы речь шла только лишь об осени — дело одно. И тогда срок говорить о ней был бы определен не в мае, а в сентябре-ноябре. Но тут скорее другое. Особенность этого фотографа в своей проникновенной манере «вытаскивать» абсолютно неожиданные сюжеты для разговора в общем-то в таком сравнительно понятном жанре, каким является пейзаж, заставляет по-иному посмотреть на тему. Осень у Владимира Смирнова — в ином…

«Дни поздней осени бранят обыкновенно;

Но мне она мила, читатель дорогой; Красою тихою, блистающей смиренно». (А.С.Пушкин)

«…Красою тихою, блистающей смиренно». Пылкий, страстный и энергичный Пушкин любил осень за тихую красоту, блистающую смиренно! Остается только сожалеть, что в те времена не было фотоаппаратов и пленки типа Kodak или Fuji. Иначе у нас бы осталось множество фотографических свидетельств, сделанных рукой великого поэта, объясняющих, что же это такое: «…Красою тихою, блистающей смиренно».

«…В багрец и золото одетые леса» — здесь все ясно: это и Шишкин, и Левитан. И вообще все то, что рисует воображение при слове «осень». «Багрец» и «золото» стали неким абсолютным символом и определением этого времени года, и немного найдется картин у художников, где нет ни красного, ни золотого цвета. Да и как без этого.

Только вот «красота смиренная» как-то плохо сочетается со словами «золото», «багрец». Она вообще ни с чем не сочетается, и вряд ли ее можно как-то определить словесно. Другое дело — попытаться определить ее фотографическими средствами.

Александр Сергеевич, наверное, поэтому и не стал долго рассуждать об этом, а сравнил ее с чахоточною девою и все. Гениальный Пушкин знал (?), что скоро наступит время фотографии…»