postheadericon Аркадий Шайхет

Аркадий Шайхет

В семье его считали неудачником. Подумаешь, какой-то репортеришка. Он же стал фотографом мирового класса и вошел в историю ХХ века, которую уже невозможно представить без его снимков. Доказательство тому — прошедшая в сентябре персональная выставка его работ в Отделе личных коллекций ГМИИ имени А.С.Пушкина

В начале века семья Шойхет жила за чертой оседлости, в Николаевском уезде. Глава семьи Шмуль развозил пиво, мать Розочка шила шляпки и вела хозяйство. Образование дали только старшим детям, на младшего не хватило ни денег, ни ценза (только один ребенок из еврейской семьи мог получить высшее образование).

Младший Шойхет закончил четыре класса начальной школы и стал работать подручным слесаря на Николаевском судостроительном заводе. Когда началась гражданская война, он пошел в Красную Армию, где служил в духовом оркестре, перенес тяжелый сыпняк и получил осложнение на сердце.

После гражданской войны он сменил родовую фамилию Шойхет на Шайхет, поменял имя и отчество, став вместо Абрама Шмульевича Аркадием Самойловичем, и отправился в Москву. Шел 1922 год.

С работой было непросто, но ему удалось устроиться ретушером в частное фотоателье на Сретенке. Называлось оно «Рембрандт». Он увлекся фотографией, купил себе универсальную камеру и стал снимать уличные сценки. Увидев его работы, Дмитрий Бразуль, руководитель РОСТА, посоветовал заняться фоторепортажем. Совет оказался стоящим. Уже первые работы Шайхета, опубликованные в «Рабочей газете», журналах «Красная Нива» и «Московский пролетарий», обратили на себя внимание: у автора было врожденное чувство композиции. Аркадия заметили, и в 1925 году его пригласил к себе главный редактор журнала «Огонек» Михаил Кольцов. Через год Шайхета взяли в штат редакции.

Работать в «Огоньке», который в то время находился в особнячке на Страстном бульваре, было очень интересно. Кольцов подобрал коллектив талантливых фотографов. Кроме Шайхета, в «Огоньке» публиковались Семен Фридлянд, Макс Альперт, Борис и Ольга Игнатовичи, Елизавета Микулина, Марк Марков-Гринберг и другие.

Жизнь кипела. Фоторепортеры мотались по всей стране. Сначала использовали как средство передвижения гужевой транспорт, потом купили для редакции самолет. Важно было успеть вовремя в любую отдаленную точку. Все было срочно. Почти все шло в номер. Ставка делалась, в первую очередь, на фотографию.

В 1931 году в Лондоне в элитарном «Камер-клабе» состоялась выставка огоньковских фотографов: Аркадия Шайхета, Семена Фридлянда и Елизаветы Микулиной. Этой выставке предшествовали разные иностранные фотовыставки, и ни одна из них не удостоилась даже хроникальной заметки в английской прессе. О выставке «Огонька» газеты печатали рецензии и снимки, при этом критика потеряла чувство «великобританского первородства» и расхваливала огоньковские фотографии совсем неумеренно, находя даже такие эпитеты, как «выдающиеся», «поразительные», «исключительные».

На открытие выставки «народу набилось так много, что опоздавшему на пять минут Бернарду Шоу почти невозможно было проникнуть в помещение; между тем он вызвался открыть выставку своей приветственной речью. Многие гости из занимающих высокие официальные посты так и не проникли в зал до самого окончания речи Бернарда Шоу и спада первой волны посетителей…» Бернард Шоу, посмотрев фотографии огоньковцев, эпатировал публику заявлением, что «советское искусство оставило далеко позади современное западно-европейское», что кинематография и фотография России «развивается своими особыми путями и составляет совершенно самостоятельную ветвь мирового искусства, притом настолько мощную», что Европе надо не надменно отворачиваться, а учиться у них. Самих фотографов в Лондон не пустили, но выставка имела шумный успех.

Аркадий Самойлович в это время самозабвенно работал и не вылезал из командировок. Более 200 командировок в год! «Репортеру надо живее, живее надо быть», — не раз повторял он. Спасала абсолютная преданность фотографии и подчинение ей всей жизни. Ванная в квартире была превращена в фотолабораторию. Там закрывалось окно, горел красный фонарь, стояли увеличители для стекла и пленки. Бачки для проявки были самодельные из нержавеющей стали — что-то наподобие коробки из-под печенья «Садко». Высокие, чтобы свободно входили четыре пленки. Проявители и закрепители он всегда составлял сам, сам проявлял, печатал, долго мыл отпечатки в ванне, чтобы не пожелтели, потом развешивал по всем комнатам на веревках.

Домашние тоже были при деле: жена следила за тем, чтобы не иссякал запас фотобумаги, сын помогал накатывать отпечатки на стекло и ретушировал их. Всюду были жестяные коробки из-под пленки. Их тут же приспосабливали в домашнем хозяйстве: хранили какие-то бумаги, мелкие вещи…

У Шайхета была гипертрофированная ответственность: если поручала редакция, он расшибался в лепешку, чтобы сдать в срок материал. Ничто не могло ему помешать, слово «невозможно» для него не существовало. Один раз его заслали на свадьбу к нэпману. Он все отснял, причем свадьба кончилась дикой пьянкой, он и это отснял, редакция напечатала, а потом два месяца его ловили нэпманы, чтобы побить. Когда Гризодубова, Раскова и Осипенко совершили свой знаменитый полет, «Огонек» поручил Аркадию Самойловичу сделать фотоочерк. Он им звонит, а они говорят: «Нам не в чем идти на съемку». Тогда Шайхет ведет их в торгсин и одевает с ног до головы, а огромный счет предъявляет редакции, у всех — шок от суммы в счете. Зато снимки вышли отличные, летчицы были одеты так, как никогда в жизни не одевались.

Он умел вступать в контакт и быстро становиться своим. Он находил типичных героев, общался с ними, они к нему привыкали, и только после этого он проводил съемку. На всех хрестоматийно известных фотографиях Шайхета снимаемые не замечают фотографа: спокойно кормит грудью ребенка крестьянка на пашне («На пашне. Село Коломенское». 1927 год), пьют чай и общаются странники («Странники». 1925), неумело ввинчивает лампу в патрон крестьянин («Лампочка Ильича». 1925).

Он никогда не уходил от трудных съемок. Прежде чем начать съемку, он обычно все должен был посмотреть, прикинуть, просчитать и только потом снимать. Его фотографии поражают своей композиционной и сюжетной лаконичностью и абсолютной точностью световых решений. Шайхет очень любил верхние точки, забирался на крыши, деревья, колокольни. Однажды он залез на крышу Киевского вокзала и провалился там сквозь стекло, но успел ухватиться и сделал съемку с «верхней точки».

Ему сопутствовала удача. Его снимки печатали на обложках «Огонька», давали развороты под фоторепортажи и очерки. Его знали. Он участвовал в создании журнала «Пролетарское фото», его снимки появлялись в «СССР на стройке», он вошел в РОПФ — Российское объединение пролетарских фотографов, созданное в противовес «Октябрю» — группе «левых» фотографов во главе с Александром Родченко.

Я никак не могла понять, из-за чего спорили фотографы этих двух объединений. Прочла гору воспоминаний и еще больше удивилась. Они спорили, но оставались друзьями. Родченко говорил о Шайхете как о большом мастере.

Шайхет, в свою очередь, уважал Родченко и использовал некоторые «его» приемы на практике. «С пупа» уж точно не снимал. Вроде бы все понятно: новая фотографическая техника открыла новые возможности перед фотографами, фронтальные съемки с уровня глаз казались «старой фотографией». Российские фотографы ничуть не отставали от западных. О чем же спорили «левые» и «правые» фотографы?

Несколько прояснить этот вопрос помог известный фотограф Марк Марков-Гринберг:

— Мы были молоды. Почти все из провинции. Моментально впитывали все новое. Нам нравились и снимки Родченко, и снимки Шайхета. Мы смотрели на них как на мастеров, старались перенять манеру съемки. Постоянно ходили на дискуссии РОПФа и «Октября». О чем спорили? Да о обо всем, главное о том, что горизонт должен быть горизонтальным, а не перекошенным. Заканчивали спорить и снова становились друзьями. Ходили в гости к Родченко, посоветоваться, нас там хорошо принимали. Ходили к Шайхету, тоже посоветоваться, нас тоже тепло принимали. И туда, и сюда мы ходили, как к себе домой. Мне больше нравились снимки Шайхета, они как-то понятнее были. Думаю, существование этих объединений — больше дань политике. Как выглядел фотограф того времени? Он обязательно был молод, хорошо одет, на съемку шел с фотокамерой (чаще всего это был «Нетль»), с круглым тяжелым штативом, на который можно поставить «зеркалку» и набором (обычно 12 по 2) кассет со стеклянными пластинками. Короче, нес на себе примерно 19 килограммов. Потом появилась «Лейка», пленка с 36 кадрами, стало полегче. Но штатив был обязательным элементом экипировки.

«Мы постоянно интересовались, кто как снимает, постоянно встречались и обменивались опытом, — вспоминает Марк Борисович. — Важно было оказаться первым, снять то, что еще никому не удавалось. Шло соревнование между фотографами: «Жив ты или помер, важно то, что в номер». И еще мы очень любили шутки. Однажды Аркадий Самойлович собирался на съемку. А когда он работал, все должно было быть быстро. И вот он с ходу спешит, одевается, сразу лезет в обе галоши — а их до этого Альперт с Тулесом приколотили гвоздями к полу — и падает носом вперед. Хохот. Все довольны. Шайхет сперва посердился, потом сел с нами хохотать. Иногда собирались, устраивали вечеринки, валяли дурака. Чаще всего — у Шайхетов, в Луковом переулке. Кто-то опаздывал. Вешали над дверью таз с водой, который опрокидывался на входящего. Общее веселье».

В тридцатые начались процессы над врагами народа. Все дискуссии о правой и левой фотографии разом кончились, распались и РОПФ, и «Октябрь». Фотографы чаще снимают процессы над «врагами» народа, чем спорят о ракурсах и точках, исчезает эмоциональный подъем и та искренность, которой наполнены фотографии 20-х и начала 30-х годов.

Аркадий Самойлович отказывается вступить в партию, хотя его туда неоднократно зазывают, не лезет в руководители. Были тому причины. Он знал, чем это может обернуться для его семьи. А после отсидки на Лубянке в нем и вовсе поселился страх. Четыре месяца Шайхета держали под арестом. Вытащил его Кольцов. Взяли Шайхета по доносу. Казалось бы, из-за ерунды. После съемки Клары Цеткин он напечатал снимок, где из-под платья революционной дамы выглядывала нижняя юбка. Снимок порвал и выбросил в корзину. Кто-то этот снимок склеил и отправил «в органы» с подписью: «Вот как некоторые фотографы снимают вождей мирового пролетариата».

После этого случая его уже не пускали на ответственные съемки, а в 1938 году ему пришлось уйти из «Огонька». Прекратились заказы и из журнала «СССР на стройке», с которым он очень много сотрудничал, не публиковал его снимки журнал «Советское фото». Почти год Шайхет не мог найти работу. Потом его взяли в «Иллюстрированную газету». Войну он прошел насквозь — от Москвы до Берлина, запечатлев на пленку все основные эпизоды. Но травля продолжалась и после войны. Тогда многих видных фотографов еврейского происхождения не брали в солидные издания.

«Отца очень напрягал еврейский вопрос. Он боялся не за себя, за семью. Мама не могла работать из-за болезни, я еще учился. Он все время думал, как мы будем жить, если его возьмут, потеряй он работу или заболей,- вспоминает сын Шайхета. — Однажды я слышал, как мама сказала отцу: «Ну что ты так переживаешь? Ты же вовсе не похож на еврея».

По воспоминаниям одного из учеников Шайхета Андрея Михайлова, «он был без высшего образования, но с житейской мудростью. Он был евреем без псевдонима. Но он всегда оставался русским, потому что родился в России. Шайхет был трудолюбив и талантлив. То и другое принесло ему деньги. Вначале он раздумывал, не купить ли себе машину, потом решил, что здоровье важнее, и вложил все свои сбережения «в дачу».

Домик был фанерный, по нынешним меркам — халупа, но туда провели водопровод, и там можно было работать. Дача была в Лианозове, недалеко от Москвы. Семья очень любила собираться на даче. Здесь делились новостями и встречали гостей. Туда, на дачу, на такси примчался ночью Аркадий Самойлович после всесоюзной выставки «Фотоискусство СССР за 40 лет» с Почетным дипломом: наконец-то он вышел из опалы, длившейся так долго. Было это за год до его смерти.

Он умер просто, как солдат на войне. Во время съемки на Тверской кольнуло сердце, он потерял сознание — и через день его не стало. Хоронили Шайхета как генерала. Колонна машин от «Склифа» двинулась по улицам Москвы. У ограды армянского кладбища гроб понесли на руках. Венки от журналов и газет. Речи, обещания коллег и друзей…

В 80-е годы семья Аркадия Шайхета большую часть его выставочных снимков продала в музей имени Пушкина. Часть купил коллекционер Алекс Лахман для своей галереи в Кельне. Объединились эти две части коллекции спустя два десятилетия на выставке в Пушкинском музее.

Кто не имел возможности ходить на концерты, поклонялся своим кумирам заочно, и основным источником визуальной информации, дополнявшей аудио, были фотографии в журналах и на конвертах виниловых пластинок. Их было большинство. Большинство составляли страны Варшавского договора. Они слушали записи, смотрели на фотографии и пытались представить себя зрителями на концерте. Сделать это было сложно, поскольку никто на этих концертах никогда не был. Поэтому приходилось довольствоваться домашним выступлением. Кумир был рядом, в двух шагах, до него можно было дотронуться, почувствовать дыхание. Однако единственным, кто действительно видел, слышал и чувствовал, был Антон Корбайн — фотограф и режиссер, великий мистификатор («Портфолио», «Антон Корбайн», стр. 18).

Отгремела выставка Photokina, утихли эмоции, и наступили будни — время скрупулезных тестов. Все, что вызывало восхищение, теперь проходит серьезный анализ. В этом номере предмет нашего исследования — зеркальная фотокамера Minolta Dynax 7 («Техника, Фокус/Фото», «Семьянин», стр. 48).

Представленная в феврале этого года на выставке РМА в Лас-Вегасе цифровая фотокамера Hewlett-Packard PhotoSmart C618/ Pentax EI-200 (выпускается под двумя марками) наконец-то добралась до России, до нашей тестовой лаборатории. Все это время мы сгорали от любопытства: что может получиться в результате сотрудничества двух гигантов — компьютерного и фотографического рынка? И вот настал тот момент, когда мы смогли вкусить плод их совместной работы («Техника, Фокус/Фото», «Плоды кооператоров», стр. 54).

Процесс глобальной компьютеризации находит свое отражение не только в специальных терминах, но и в маленьких, незаметных буковках. Например, та же английская «e». Ведь была просто почта — mail, а стала e-mail (от electronic), что означает электронная почта. Не так давно появился термин e-commerce — электронная торговля, торговля в Интернете. Видимо, решив не отставать от прогресса, компания Matsushita Electric Corporation выпустила линейку miniDV-видеокамер Panasonic серии e.cam. Топовой моделью является Panasonic NV-MX300EN («Техника, Фокус/Видео», «Компактная камера», стр. 60). Что же кроется за этим пресловутым «e»?

Тест профессиональных репортерских фотокамер Canon EOS-1V, Minolta Dynax 9 и Nikon F5 подводит черту под целой эпохой. Эти аппараты в своем классе являются совершенными, идеальными, технология аналоговой фотографии получила в них наивысшее развитие. Эти камеры уже никто никогда не превзойдет — не будет таких пленочных аппаратов, которые в модельном ряду займут более высокое положение. Мы вступаем в новую эпоху — цифровую. Canon EOS-1V, Minolta Dynax 9 и Nikon F5 — они навсегда останутся первыми («Техника, Тест/Фото», «Легенды фотоолимпа», стр. 64).

Работа над фотоснимком может длиться бесконечно, и применяемые методы могут быть самыми различными. Например, как произвести окраску фотографии? Можно, конечно, купить готовый набор прозрачных красок для позитивной ретуши. Однако кому-то эта гамма может показаться ограниченной, кто-то решит, что она не отражает полностью тех чувств, которые хочется передать на снимке. В этом случае краски придется делать самому. Это может быть клюквенный сок, отвар луковой шелухи, пиво, настойка листьев тархуна в водке, выжимка из кожицы красного винограда или отвар галлов фисташкового дерева. Только проявив изобретательность, фотограф сможет достичь вершин мастерства. Нужно лишь не переусердствовать с настоями и гаммой чувств… («Советы», «Чайный лист», стр. 78).

Этого не может быть, потому что этого быть не может. Когда у человека ноги постепенно переходят в корни, врастающие в пол. Когда Манежную площадь пересекает трещина. Когда Кремль лежит в развалинах. Создание противоречивого, шаг в мир невероятного плюс искусство компьютерной обработки — это и есть трансфография. Иллюзия полная. Зрители хватаются за голову: «Не может быть…» («Тема», «Искусство парадокса», стр. 82).

Ежегодный парижский фотографический фестиваль «ParisPhoto» — событие. Нынешний, состоявшийся на рубеже двух веков, является событием вдвойне. Он подводит итог не только года, но и всего столетия. С чем мы входим в будущее? Какими нас увидят потомки? Что мы оставляем им в наследство? Париж представил галереи из шестнадцати стран мира и трехсотстраничный каталог. Красиво и лаконично («Репортаж», «ParisPhoto 2000», стр. 88).

Как стать знаменитым? Как войти в историю мировой фотографии? Надо совершать более двухсот командировок в год. Руководствоваться правилом: «Жив ты или помер, важно то, что в номер». Но самое главное — снимать, снимать и снимать. Забыть обо всем: о своих бедах, о болячках, о завистниках — думать только о фотографии. Аркадий Шайхет, классик советской фотографии, именно так и жил («Портфолио», «Аркадий Шайхет, стр. 92).

В этом номере публикуется читательская анкета (стр. 107). Среди приславших ответы на вопросы редакции будет проведен розыгрыш дисконтных карт FotoCountdown (см. стр. 106).

Вы должны авторизоваться для отправки комментария.